Кто пишет?

Кто пишет?

В наше время пишет любой, кому не лень. Поэтому вопрос стоит не столько о том, кто пишет, сколько о том, кому не лень и, в частности, кого читают и почему.

Но раньше —и чем дальше в Истории, тем острее— стоял вопрос именно о том, кто пишет: кто вообще умеет написать что-то длиннее своего имени.

В Средневековье письмо было уделом клира, некоей своеобразной профессиональной тайной. И так как никто не подозревал, что этому суждено будет измениться, писали они для самих себя, то есть, клип настоящего писал для клира будущего.

С рационализацией всё стало меняться: элиты осознали пользу письменности, научились писать аристократы и городские буржуа. По мере того, как обострялся «социальный вопрос», у неоторых из них (буржуа, как К. Маркс, или аристократов, как Л. Толстой) проснулась совесть и они оставили для потомства описания того, как жили в их время те, кто не умели писать. Но подавляющее большинство описывали лишь то, что им было доступно с их классовой точки зрения. Так и дошла до нас та прекрасная картина 19 в., эдакая «бель эпок», полная изящных дам и лихих кавалеров, героев и приключений, почти без эпидемий, почти без голода, без сплошной детской смертности, без 18-часового труда и без нищеты.

Любопытный парадокс случился в переломную эпоху, когда советское государство признало универсальность права на грамотность и вложило огромные ресурсы в то, чтобы реализовать его. Позже многие из тех, кто пробились в писатели (а то и писать-то научились) благодаря советской системе, занялись поношением ее. Режим создал своих палачей. Вот так-с.

Для адекватного восприятия какого-либо чтива всегда приходится учитывать множество внетекстовых элементов. Но в особенности, если вследствие начитанности начинает вырисовываться некий образ определенной эпохи, стоит задаться вопросом — кто вообще тогда мог писать. И еще — что бы написал тот, кто писать не мог.